Зачеты автоматом
В нашей студенческой группе было несколько человек, которые старались все сессии сдавать «на отлично». И то было своего рода отличительным признаком студентов с высоким интеллектом от всех прочих. Однако я, как правило, не ставил перед собой категорически все сдавать только на «5», но в то же время в ходе повседневных занятий по многим предметам и в целом старался быть в числе интеллектуальных лидеров. Этот момент вызывал у многих моих однокурсников определенное недоумение. И вот как-то на третьем курсе мне заявили, что если я претендую на особое положение в их мнении, то должен сдать сессию «на отлично». Здесь нужно сделать определенное пояснение. Еще в школе я был в числе лучших, но никогда не был круглым отличником из-за четверки по русскому языку. Хотя где-то в глубине души мне очень хотелось заполнить эту вроде бы небольшую брешь в своих учебных достижениях. Вроде как эта цель всегда была от меня на расстоянии в полшага, но тем не менее, оставалась недостижимой. И вот мне захотелось хотя бы в институте взять своего рода реванш. И вот я несколько повысил свое усердие в учебе и стал по многим предметам получать в ходе семестра лишь одни пятерки. В итоге оказалось, что мне не пришлось по этим предметам сдавать дифференцированного зачета, так как преподаватель поставила мне «5» автоматом. Это в определенной степени вдохновило меня на дальнейшие учебные «подвиги». Пять экзаменов в итоге были сданы «на отлично». После чего следующий семестр я получал повышенную стипендию. И таким образом я себе и всем остальным доказал, что могу быть, при желании, круглым отличником. Конечно, было приятно, но слишком сложно чисто психологически. Так как при этом главный упор делался не на прочность знаний, а на лишь чисто внешний момент их оценки по принципу «сдал и забыл». А потом был и еще один момент: я всегда считал, что главное в моих делах и жизни — это то, что должен быть доволен я сам. А все остальные — потом.
Рекомендации Карлинского
В институте одной из ведущих кафедр — терапии руководил профессор Карлинский. Каждая встреча с ним оставляла в памяти многих студентов яркие и сильные впечатления. Это был интеллектуал высокого уровня, неординарная личность с выраженным творческим началом, истинный энтузиаст своего дела. Под его руководством выросло не одно поколение талантливых ученых и практических врачей. В его душе горел мощный неугасимый огонь любви к науке, к жизни, к медицине, к людям вообще и к студентам, в частности. Тонкое и изящное чувство юмора сочеталось у него со строгостью и степенностью, сдержанностью и светскостью. Он был одним из немногих, кого практически все студенты искренне любили и уважали.
В их числе был и я. На последнем курсе института я решил познакомиться с ним поближе. Поводом для этого я выбрал оформление фотостенда на кафедре. Под этим предлогом я сфотографировал всех преподавателей кафедры с их группами, самих преподавателей во время празднования 23 февраля и 8 марта.
Карлинский даже некоторых преподавателей на своей кафедре держал на большой психологической дистанции в общении с собой. А уж про остальных людей и говорить не приходилось. Возраст его был пенсионный, но он был еще полон сил и энергии, был не только жизнерадостным, но и тонко понимающим жизнь человеком, умеющим полноценно отдохнуть и расслабиться.
В ходе выполнения его поручения по оформлению стенда я старался как можно чаще и продолжительнее беседовать с профессором о многих житейских вещах. Карлинский о многом и меня расспрашивал. И постепенно стал привыкать ко мне, проникаться некоторым доверием. Пригласил меня к себе домой в гости. Я познакомился с его дочерью, студенткой нашего института. Посмотрел семейный альбом. Со временем я оформил стенд на кафедре и профессор понял, что для меня важно не только выполнить его поручение, но и набраться от него научной и житейской мудрости. Поэтому он перестал думать о том, что я что-то делаю из банальных эгоистических соображений (типа получить хорошую оценку на экзамене или еще какое-либо чисто студенческое удовольствие).
Когда прошло предварительное распределение по специальностям, меня записали во врачи скорой помощи. Это принципиально не устраивало меня. Поэтому я обратился за советом к профессору. Он сказал, что среди чиновников есть его ученик, к которому он напишет рекомендательное письмо, чтобы этот ученик помог мне стать психиатром, а не врачом скорой помощи. Письмо было написано и передано по назначению. И я был на некоторое время избавлен от неприятностей.
В ходе окончательного распределения я был опять записан во врачи скорой помощи. И тут меня выручило ходатайство с кафедры психиатрии с просьбой распределить меня только психиатром. Что и было сделано.
В их числе был и я. На последнем курсе института я решил познакомиться с ним поближе. Поводом для этого я выбрал оформление фотостенда на кафедре. Под этим предлогом я сфотографировал всех преподавателей кафедры с их группами, самих преподавателей во время празднования 23 февраля и 8 марта.
Карлинский даже некоторых преподавателей на своей кафедре держал на большой психологической дистанции в общении с собой. А уж про остальных людей и говорить не приходилось. Возраст его был пенсионный, но он был еще полон сил и энергии, был не только жизнерадостным, но и тонко понимающим жизнь человеком, умеющим полноценно отдохнуть и расслабиться.
В ходе выполнения его поручения по оформлению стенда я старался как можно чаще и продолжительнее беседовать с профессором о многих житейских вещах. Карлинский о многом и меня расспрашивал. И постепенно стал привыкать ко мне, проникаться некоторым доверием. Пригласил меня к себе домой в гости. Я познакомился с его дочерью, студенткой нашего института. Посмотрел семейный альбом. Со временем я оформил стенд на кафедре и профессор понял, что для меня важно не только выполнить его поручение, но и набраться от него научной и житейской мудрости. Поэтому он перестал думать о том, что я что-то делаю из банальных эгоистических соображений (типа получить хорошую оценку на экзамене или еще какое-либо чисто студенческое удовольствие).
Когда прошло предварительное распределение по специальностям, меня записали во врачи скорой помощи. Это принципиально не устраивало меня. Поэтому я обратился за советом к профессору. Он сказал, что среди чиновников есть его ученик, к которому он напишет рекомендательное письмо, чтобы этот ученик помог мне стать психиатром, а не врачом скорой помощи. Письмо было написано и передано по назначению. И я был на некоторое время избавлен от неприятностей.
В ходе окончательного распределения я был опять записан во врачи скорой помощи. И тут меня выручило ходатайство с кафедры психиатрии с просьбой распределить меня только психиатром. Что и было сделано.
Статистика
В институте мы изучали статистику. Ее знание было необходимо для составления отчетов, написания аттестационных работ и для ведения серьезной научной работы с последующим оформлением в научные статьи и диссертации. Об этом, правда нам никто и слова не сказал. Основу статистики составляли длинные и сложные математические формулы. На занятиях мы решали практические задачи по анализу данных. С целью облегчения и ускорения выполнения математических расчетов каждому студенту выдавался калькулятор. А у доски задачу обычно решал один из студентов. И результаты расчетов в каждом из многочисленных действий ему сообщал кто-нибудь из студентов, делающих расчеты на калькуляторе быстрее остальных. Однажды вызвали и меня решать очередную задачу. Я попробовал сделать расчеты в уме. Получилось. Когда я написал итоговый результат на доске, то преподаватель поинтересовалась у студентов относительно их результата. Выяснилось, что больше половины расчета никто еще не сделал. А так, как ответ был у меня правильный, то преподаватель сказала всем, чтобы они переписали с доски мой ответ и прекратили свои дальнейшие расчеты по этой задаче с целью экономии времени. И в последующем преподаватель обычно спрашивала у меня ответ к задаче и переходила к новому заданию. Она убедилась, что я в уме считаю примерно в два раза быстрее, чем остальные на калькуляторе. Поэтому даже когда она сама рассказывала ход решения новой задачи у доски, то вычисления при этом просила сделать именно меня. Подобное доверие с ее стороны было для меня лестно.
Вручение диплома
Вручение диплома при окончании института шло в два этапа. В дворце культуры вручали дипломы по отдельному списку студентов, активно проявивших себя в жизни института. Как выяснилось в дальнейшем, в составлении списков участвовали и те люди, которые в силу непонятных для меня причин с некоторой антипатией относились ко мне. И закономерным результатом такого стечения обстоятельств было то, что млей фамилии в этом списке не оказалось.
Дипломы вручал декан лечебного факультета. В силу того, что я был нештатным корреспондентом институтской многотиражки, я несколько раз сталкивался с деканом по различным организационным вопросам. Даже несколько поручений декана мне пришлось выполнить. И выполнить достаточно успешно.
На втором этапе дипломы вручали уже в актовом зале института. Перед началом торжественной части я подошел к декану и поинтересовался его мнением о моей полезности для института. Он извинился за то, что в ДК мне не был вручен диплом. Объясняя свою ошибку, он сказал, что не сам составлял списки и в этом вопросе понадеялся на других. Когда началась процедура вручения дипломов, декан еще раз, теперь уже публично, извинился передо мною. И сказал, что Алтунин — это один из немногих студентов в институте, которые сделали для его процветания особенно много. И поэтому заслуживает особого уважения и признательности не только со стороны деканата, но и всего института в целом. Справедливость была восстановлена, а недруги мои, явные и скрытые, посрамлены.
Дипломы вручал декан лечебного факультета. В силу того, что я был нештатным корреспондентом институтской многотиражки, я несколько раз сталкивался с деканом по различным организационным вопросам. Даже несколько поручений декана мне пришлось выполнить. И выполнить достаточно успешно.
На втором этапе дипломы вручали уже в актовом зале института. Перед началом торжественной части я подошел к декану и поинтересовался его мнением о моей полезности для института. Он извинился за то, что в ДК мне не был вручен диплом. Объясняя свою ошибку, он сказал, что не сам составлял списки и в этом вопросе понадеялся на других. Когда началась процедура вручения дипломов, декан еще раз, теперь уже публично, извинился передо мною. И сказал, что Алтунин — это один из немногих студентов в институте, которые сделали для его процветания особенно много. И поэтому заслуживает особого уважения и признательности не только со стороны деканата, но и всего института в целом. Справедливость была восстановлена, а недруги мои, явные и скрытые, посрамлены.
Республиканская олимпиада
На первом курсе на кафедре неорганической химии студентам было объявлено, что проводится отборочный тур для участия в республиканской олимпиаде по химии. Я решил попробовать свои силы. Задания были очень сложные, требовали не только глубоких и обширных знаний по химии и физике, но и сообразительности и нестандартного мышления. Три задачи я решил за тричаса, а на четвертую у меня ушел целый день. В результате своих усилий я прошел отборочный тур и был допущен к участию в республиканской олимпиаде. Но в ходе проведения самой олимпиады я заболел и попал в больницу. Поэтому участвовать в ней не смог. Однако, после выписке из больницы я попросил у моего преподавателя задания олимпиады и успешно их выполнил. Увидев мои результаты, преподаватель пожалела о моей болезни: «Если бы вы не заболели, то были бы одним из призеров олимпиады, подняв престиж и нашей кафедры и института в целом.
Экзамен по терапии
После 5 курса я сдавал несколько экзаменов, в том числе и по терапии. Экзамен у меня принимала второй профессор. Это была женщина пенсионного возраста, весьма доброжелательная, искренне и бескорыстно любящая студентов и само дело их обучения. Билет я знал достаточно неплохо, но все же постарался свои знания максимально изложить на бумаге. В итоге несколько листов оказались полностью исписанными. То, что я сдам экзамен — у меня сомнений не вызывало. Конечно, хотелось получить пятерку. Шпаргалки я никогда не готовил, поэтому рассчитывать приходилось только на свои собственные силы. Специфика ситуации заключалась еще и в том, что экзамен профессор принимала в своем кабинете, где одновременно могло находиться только два человека. И это давало ей возможность полностью контролировать ситуацию общения студентов между собой.
После ответа на вопросы билета профессор задала мне несколько дополнительных вопросов, на которые я не менее успешно ответил. Потом спросила о моих планах и о том, чем я занимаюсь последнее время. Ситуация сложилась таким образом, что в момент моего ответа в кабинете профессора кроме нас двоих больше никого не было. И тут она неожиданно высказала очень суровую критику в мой адрес (поставив перед этим в зачетке «отлично»).
- Вы — совершенно безответственный человек (от неожиданности я даже потерял дар речи, потому что я очень уважал профессора как личность и любил за чисто человеческие достоинства), потому что природа очень богато одарила вас, а вы не умеете правильно относиться к своим талантам и способностям, к тем плюсам, что у вас есть от природы. Вы просто обязаны заниматься серьезной научной работой, а не тратить свободное время на банальные развлечения и приключения. Нужно основательно работать над собой, чтобы все то, что вложила в вас природа, не засохло на корню, а превратилось в нечто весьма солидное и достойное.
Сложно описать мои мысли и чувства в тот момент. С одной стороны, я был несколько растерян и даже обижен столь жесткой и категоричной критикой в свой адрес. А с другой стороны, мне было бесконечно радостно, что столь уважаемый и авторитетный для меня человек вдруг увидел во мне объект, достойный для своего серьезного анализа. Прошло уже двадцать лет, а я тщательно берегу свои воспоминания о нашей беседе.
В трудные и неприятные моменты своей жизни я вспоминаю этого прекрасного человека, ее добрые и строгие слова, своего рода материнское напутствие на всю мою оставшуюся жизнь. Как я бесконечно благодарен судьбе, что она привела меня в ее кабинет (экзамен шел в трех кабинетах) и за то, что Господь осенил ее разум столь важными и удивительными словами обо мне. При каждом воспоминании о ней моя душа наполняется безграничной добротой и нежностью к этому замечательному человеку, имевшему столь широкую и щедрую душу, доброе и мудрое сердце, ясный и проницательный ум, элемент своего рода прозорливости. Жаль только, что среди более 80 профессоров были лишь считанные единицы, кто так серьезно и основательно заботился и о личности студентов и о их дальнейшей судьбе на поприще практики и теории.
После ответа на вопросы билета профессор задала мне несколько дополнительных вопросов, на которые я не менее успешно ответил. Потом спросила о моих планах и о том, чем я занимаюсь последнее время. Ситуация сложилась таким образом, что в момент моего ответа в кабинете профессора кроме нас двоих больше никого не было. И тут она неожиданно высказала очень суровую критику в мой адрес (поставив перед этим в зачетке «отлично»).
- Вы — совершенно безответственный человек (от неожиданности я даже потерял дар речи, потому что я очень уважал профессора как личность и любил за чисто человеческие достоинства), потому что природа очень богато одарила вас, а вы не умеете правильно относиться к своим талантам и способностям, к тем плюсам, что у вас есть от природы. Вы просто обязаны заниматься серьезной научной работой, а не тратить свободное время на банальные развлечения и приключения. Нужно основательно работать над собой, чтобы все то, что вложила в вас природа, не засохло на корню, а превратилось в нечто весьма солидное и достойное.
Сложно описать мои мысли и чувства в тот момент. С одной стороны, я был несколько растерян и даже обижен столь жесткой и категоричной критикой в свой адрес. А с другой стороны, мне было бесконечно радостно, что столь уважаемый и авторитетный для меня человек вдруг увидел во мне объект, достойный для своего серьезного анализа. Прошло уже двадцать лет, а я тщательно берегу свои воспоминания о нашей беседе.
В трудные и неприятные моменты своей жизни я вспоминаю этого прекрасного человека, ее добрые и строгие слова, своего рода материнское напутствие на всю мою оставшуюся жизнь. Как я бесконечно благодарен судьбе, что она привела меня в ее кабинет (экзамен шел в трех кабинетах) и за то, что Господь осенил ее разум столь важными и удивительными словами обо мне. При каждом воспоминании о ней моя душа наполняется безграничной добротой и нежностью к этому замечательному человеку, имевшему столь широкую и щедрую душу, доброе и мудрое сердце, ясный и проницательный ум, элемент своего рода прозорливости. Жаль только, что среди более 80 профессоров были лишь считанные единицы, кто так серьезно и основательно заботился и о личности студентов и о их дальнейшей судьбе на поприще практики и теории.
Благодарность больных
На шестом, последнем курсе института у нас был цикл терапии в ревматологическом отделении одной из больниц. Наш преподаватель на примере различных больных показывал и объяснял нам разные виды врожденной и приобретенной патологии клапанов сердца. Кроме этого анализировались многочисленные ЭКГ, позволяющие поставить предварительный диагноз даже в отсутствие больного. За каждым студентом было закреплено по четыре больных. Одна моя одногруппница занималась по всем предметам довольно-таки слабо. Поэтому и в палате, где было четверо моих больных и столько же ее, она выполняла лишь функцию формального присутствия. В то время как я старался как можно больше узнать больных, понять их индивидуальные особенности и некоторые общие закономерности. Поэтому в палате я проводил времени в несколько раз больше, чем она. Это привело к тому, что все ее больные попросились под мое наблюдение. Мне удалось уговорить свою коллегу отстраниться от больных и взялся и за ее больных. Конечно, всех больных по отдельности я вспомнить не могу, но несколько наиболее выразительных случаев все же опишу.
Больная Н.: 35 лет, была привезена в отделение на носилках, потому что малейшее движение рук или ног вызывало у нее очень сильные, почти непереносимые боли. В первый же день ее поступления в отделение я назначил ей противовоспалительную терапию. Уже через три дня она стала самостоятельно ходить в туалет. Через месяц исчезли какие-либо ограничения в движении всего ее тела. Еще через две недели состояние е было полностью стабилизировано. Про свои носилки она вспоминала как про старый и страшный сон.
В левом дальнем углу палаты лежала женщина лет 50, двигаться которой было не больно, но трудно. После того, как она одевала один чулок, она несколько минут отдыхала и лишь потом, по ее словам, она одевала второй. Слабость и утомляемость были у нее просто-таки безграничными. Двигательная активность в отделении была предельно ограниченной: до туалета и в столовую. С какой нескрываемой завистью смотрела она на соседок по отделению, которые имели возможность свободно передвигаться по отделению и даже по улице гулять по мере желаний. Больную также беспокоила сильная одышка, периодические боли в сердце. Проанализировав ее лечение за тридцать дней, я пришел к выводу, что оно не совсем соответствует ее состоянию. Назначил ей эуфиллин вместе с сердечным гликозидом внутривенно. Уже через три дня одышка у больной несколько уменьшилась. Через неделю исчезли сильные боли в сердце, чулки она стала одевать в один прием. Через две недели моего лечения боли в сердце, даже небольшие, стали редкими, одышка возникала лишь иногда и была символической. Больная ходила смотреть телевизор, появилось желание читать книги и журналы. Да и в палате она с гораздо большим желанием принимала участие в разговорах, была в значительно меньшей степени угнетена тяжестью своего состояния. Ей гораздо реже стали приходить в голову мысли о неизлечимости. Через месяц больная стала сама прогуливаться по отделению, иногда выходя и на свежий воздух. Больничная палата перестала быть для нее импровизированной тюремной камерой. Как искренне звучали в ее устах слова благодарности.
Как выяснилось в дальнейшем, мои больные поправлялись гораздо быстрее, чем пациенты других врачей с аналогичными заболеваниями. Конечно, какую-то роль в процессе их выздоровления сыграло и то, что я много рассказывал им об их заболеваниях и их лечении, проводил отдельные элементы психотерапии, настраивал их на более оптимистичный лад. Они видели, что я стараюсь всеми доступными методами и способами облегчить их состояние. Да и чисто по-человечески я старался щедро делиться с ними своим душевным теплом. Они даже стали мне рассказывать о том, что больные из других палат откровенно высказывают в их адрес чувство зависти по поводу того, что их палату ведет более внимательный и более заботливый доктор. Были даже предложения расширить мое шефство еще на пару палат. От которого я вынужден был отказаться, так как мне этого никто бы и не разрешил. А потом, чисто по времени я не смог бы еще и другим палатам уделять столько же времени и сил, как и своей. О дополнительной и достаточно интенсивной и значительной умственной и психологической нагрузке я уже не говорю. Собственно теперь, годы спустя я могу сказать, что у докторов в отделении чисто физически не было возможности столько времени проводить у больных, потому что на ставку было положено двадцать четыре больных, а работали, как правило, на полторы ставки. Итого тридцать шесть больных… Каждый день кто-то выписывался и кто-то поступал новый, надо было отслеживать состояние остальных и подробно записывать в истории болезни. Нельзя забывать и о том, что творческое мышление, к сожалению, от рождения дано только пяти людям из ста. Поэтому требовать от остальных особенных умственных изощрений было бы не логично.
Больная Н.: 35 лет, была привезена в отделение на носилках, потому что малейшее движение рук или ног вызывало у нее очень сильные, почти непереносимые боли. В первый же день ее поступления в отделение я назначил ей противовоспалительную терапию. Уже через три дня она стала самостоятельно ходить в туалет. Через месяц исчезли какие-либо ограничения в движении всего ее тела. Еще через две недели состояние е было полностью стабилизировано. Про свои носилки она вспоминала как про старый и страшный сон.
В левом дальнем углу палаты лежала женщина лет 50, двигаться которой было не больно, но трудно. После того, как она одевала один чулок, она несколько минут отдыхала и лишь потом, по ее словам, она одевала второй. Слабость и утомляемость были у нее просто-таки безграничными. Двигательная активность в отделении была предельно ограниченной: до туалета и в столовую. С какой нескрываемой завистью смотрела она на соседок по отделению, которые имели возможность свободно передвигаться по отделению и даже по улице гулять по мере желаний. Больную также беспокоила сильная одышка, периодические боли в сердце. Проанализировав ее лечение за тридцать дней, я пришел к выводу, что оно не совсем соответствует ее состоянию. Назначил ей эуфиллин вместе с сердечным гликозидом внутривенно. Уже через три дня одышка у больной несколько уменьшилась. Через неделю исчезли сильные боли в сердце, чулки она стала одевать в один прием. Через две недели моего лечения боли в сердце, даже небольшие, стали редкими, одышка возникала лишь иногда и была символической. Больная ходила смотреть телевизор, появилось желание читать книги и журналы. Да и в палате она с гораздо большим желанием принимала участие в разговорах, была в значительно меньшей степени угнетена тяжестью своего состояния. Ей гораздо реже стали приходить в голову мысли о неизлечимости. Через месяц больная стала сама прогуливаться по отделению, иногда выходя и на свежий воздух. Больничная палата перестала быть для нее импровизированной тюремной камерой. Как искренне звучали в ее устах слова благодарности.
Как выяснилось в дальнейшем, мои больные поправлялись гораздо быстрее, чем пациенты других врачей с аналогичными заболеваниями. Конечно, какую-то роль в процессе их выздоровления сыграло и то, что я много рассказывал им об их заболеваниях и их лечении, проводил отдельные элементы психотерапии, настраивал их на более оптимистичный лад. Они видели, что я стараюсь всеми доступными методами и способами облегчить их состояние. Да и чисто по-человечески я старался щедро делиться с ними своим душевным теплом. Они даже стали мне рассказывать о том, что больные из других палат откровенно высказывают в их адрес чувство зависти по поводу того, что их палату ведет более внимательный и более заботливый доктор. Были даже предложения расширить мое шефство еще на пару палат. От которого я вынужден был отказаться, так как мне этого никто бы и не разрешил. А потом, чисто по времени я не смог бы еще и другим палатам уделять столько же времени и сил, как и своей. О дополнительной и достаточно интенсивной и значительной умственной и психологической нагрузке я уже не говорю. Собственно теперь, годы спустя я могу сказать, что у докторов в отделении чисто физически не было возможности столько времени проводить у больных, потому что на ставку было положено двадцать четыре больных, а работали, как правило, на полторы ставки. Итого тридцать шесть больных… Каждый день кто-то выписывался и кто-то поступал новый, надо было отслеживать состояние остальных и подробно записывать в истории болезни. Нельзя забывать и о том, что творческое мышление, к сожалению, от рождения дано только пяти людям из ста. Поэтому требовать от остальных особенных умственных изощрений было бы не логично.
Доклад по пропедевтике
В конце второго курса моего обучения в институте всем студентам раздавали темы для докладов на итоговой научной конференции на кафедре пропедевтике внутренних заболеваний. Среди предложенных в моей группе тем была и такая: «Личность врача: интеллект и нравственность». Тема показалась мне симпатичной в связи с тем, что в ней тесно переплетались сразу несколько аспектов, представляющихся мне наиболее важными в жизни: психологический, интеллектуальный, профессионально-медицинский, нравственный и философский. Кроме того, что была прочитана целая серия книг, так или иначе имеющих отношение к данной теме, было еще и много обдумано. Интересно было не только продолжить анализ столь актуального для меня и моих однокурсников вопроса, дать его еще более многосторонний и многоплановый анализ.
Для начала просмотрел десяток книг, имевшихся в моей домашней библиотеке. Сделал выборку текста по теме. Набралось около десяти листов. Тема была освещена недостаточно полно. Проштудировав еще десяток домашних книг, записал еще десять листов интересной информации. Ряд аспектов темы получил уже более полное и более детальное освещение. Но этого было мало. Пошел в библиотеку института. Внимательно прочитал еще десяток книг. Картина стала существенно полнее в чисто медицинском плане.
Неожиданно для самого себя вошел в своего рода творческий азарт, в связи с чем прочитал еще десяток книг. В итоге заполнил полностью 48-листовую тетрадь. И тут уже было определенное чувство внутреннего удовлетворения от проделанной работы. Назвать доклад абсолютно идеальным было нельзя, так как пределу совершенства в человеческом исполнении не бывает. Вопрос упирался теперь в объем доклада, так как никто не даст мне возможности выступать на конференции 1,5−2 часа, так как это нецелесообразно, да и утомительно. Я оставил текста на тридцать минут.
В назначенный день конференции я прочитал еще раз свой доклад дома и пошел в институт. На конференции я не столько читал, сколько рассказывал свой доклад. В конце конференции выступил заведующий кафедрой профессор Гельман и сказал, что за последние 20 лет работы на кафедре он впервые слышит доклад столь интересный и информативный, оригинальный по подбору информации и стилю изложения. Для меня его столь высокая оценка была несколько неожиданной. Тогда мне казалось, что и все остальные должны столь же усердно относиться к подготовке своих докладов. В дальнейшем сама жизни внесла свои коррективы и расставила точки над «и» более точно и адекватно. Но это уже совсем другая история.
Доклад по пропедевтике
На втором курсе
Военные сборы
В институте
Для начала просмотрел десяток книг, имевшихся в моей домашней библиотеке. Сделал выборку текста по теме. Набралось около десяти листов. Тема была освещена недостаточно полно. Проштудировав еще десяток домашних книг, записал еще десять листов интересной информации. Ряд аспектов темы получил уже более полное и более детальное освещение. Но этого было мало. Пошел в библиотеку института. Внимательно прочитал еще десяток книг. Картина стала существенно полнее в чисто медицинском плане.
Неожиданно для самого себя вошел в своего рода творческий азарт, в связи с чем прочитал еще десяток книг. В итоге заполнил полностью 48-листовую тетрадь. И тут уже было определенное чувство внутреннего удовлетворения от проделанной работы. Назвать доклад абсолютно идеальным было нельзя, так как пределу совершенства в человеческом исполнении не бывает. Вопрос упирался теперь в объем доклада, так как никто не даст мне возможности выступать на конференции 1,5−2 часа, так как это нецелесообразно, да и утомительно. Я оставил текста на тридцать минут.
В назначенный день конференции я прочитал еще раз свой доклад дома и пошел в институт. На конференции я не столько читал, сколько рассказывал свой доклад. В конце конференции выступил заведующий кафедрой профессор Гельман и сказал, что за последние 20 лет работы на кафедре он впервые слышит доклад столь интересный и информативный, оригинальный по подбору информации и стилю изложения. Для меня его столь высокая оценка была несколько неожиданной. Тогда мне казалось, что и все остальные должны столь же усердно относиться к подготовке своих докладов. В дальнейшем сама жизни внесла свои коррективы и расставила точки над «и» более точно и адекватно. Но это уже совсем другая история.
Доклад по пропедевтике
На втором курсе
Военные сборы
В институте
- Зачеты автоматом
- Сессия на отлично
- Доклад на пропедевтике
- Экзамен по терапии на 5 курсе
- Сотрудничество с газетой институтской и Областной
- Вручение диплома
- Карлинский — рекомендации
- Стенд на кафедре
- Военные сборы (увольнительная)
- Руководитель кружка по психиатрии и по философии
- Выступления по философии
- Выступления по статистике
- Приглашение в кружок по топографической анатомии
- Распределение: рекомендации, облздрав, гл. психиатр области, скорая помощь
- Нештатный инструктор обкома комсомола
- Удостоверение политинформатора и журналиста
- Научная работа
- Республиканская олимпиада по химии
- Встреча с гл. врачом НЦПЗ
- Предложение на поездку в Киев по обмену студентами